Но отказ от мысли о чём-то только сильнее закрепляет её в разуме. Я думал о Шуте. Я попробовал притвориться, что я не был зол на него за то, что он прислал такое непонятное сообщение. Я не смог, поэтому я перестал думать о нём.
Я перевернулся на бок и посмотрел на свою маленькую дочь. Её волосы торчали в разные стороны. Она свернулась в клубочек, как спящий щенок. С неё сползло одеяло, и я смог увидеть, что даже её маленькие пальцы ног напряжённо пригнулись к ступням. Спящая малютка, надеющаяся остаться укрытой от остального мира. Ох, малышка. Такая маленькая, но не настолько, как думают другие. Особенно после сегодняшнего вечера. Я сделал это с ней. Без мысли сделать её своей соучастницей. Как Чейд это сделал со мной. Годы назад, обратился бы я к ней как Чейд ко мне? Повторял ли я чужой путь, воспитывая ученика убийцы? Было ли это единственным видом отцовства, который я знал?
Шут всегда утверждал, что время движется в великом колесе, но ход нарушается, когда с каждым поворотом человечество совершает ошибки, влияющие на него всё серьёзнее. Он верил, что с помощью меня, его Изменяющего, у него получится вывести великое колесо на лучший путь. У него были видения о будущем, и из всех возможных вариантов он мог видеть тот, где я выжил, и мы вместе изменили мир.
И снова я вернулся к размышлениям о Шуте. Я перевернулся на одну сторону, перевернулся на другую снова, и встал. Развёл огонь, поплотнее подоткнул одеяло Пчёлки, и затем покинул комнату тихо, как крадущийся убийца. Удивительно, как искусен я был в этом умении.
Я двигался по Ивовому Лесу, неся зажжённую свечу. Я проверил работу, сделанную до сегодняшнего дня в Жёлтых покоях, и ещё больше удивился безрассудству того, кто пришёл бы в качестве отчаявшегося гостя в чей-нибудь дом и затем пожаловался бы в итоге на состояние жилых помещений. Но эти комнаты, по крайней мере, ей должны понравиться. Ранее днём зажгли в очаге огонь на дровах из яблони и кедра, чтобы освежить комнату. Аромат ещё не выветрился. В свете свечи жёлтые стены были тёплого золотистого оттенка. Когда вновь освежённый балдахин снова украсит кровать, и будут перевешены шторы, это будет уютным убежищем для юной леди. Безусловно, она не сможет вообразить призрака в такой тёплой и гостеприимной комнате. Я закрыл за собой тяжёлую деревянную дверь, успокоившись, что, по крайней мере, завтра всё пойдёт правильно. Сегодня, поправился я. Сегодня. Наступал рассвет, и сон ушёл.
За Жёлтыми Покоями следовали Зелёные Покои. Я не мог вспомнить, когда я в последний раз был в этих комнатах. Я открыл дверь и всмотрелся в полумрак. Обивка мебели покрыта пылью. Окна закрыты. Камин выметен дочиста и годами не использовался. Каркас кровати как скелет, балдахин хранился у его подножья в сундуке из кедрового дерева. В комнате витал запах застарелости, но я не увидел мышиного помёта. Я завтра поручу слугам благоустроить её. К моменту прибытия Фитца-Виджиланта комнаты должны прогреться. Здесь было не так просторно как в Жёлтых покоях. Маленький кабинет, совмещённый со спальней, и маленькая комната для сопровождающего слуги; я забеспокоился о том, будет ли он в чём-то нуждаться. Предложить ли прислугу? Как много я не знаю о содержании писаря. Я спрошу у Ревела. Возможно, он знает. Но да, эти комнаты приготовят для Фитца-Виджиланта. Ещё одна проблема решена.
Затем комнаты Пчёлки, и здесь я обнаружил то, что я ещё должен сделать. Завтра я должен притвориться рассерженным из-за паразитов, и потребовать сжечь постельное бельё и отдраить комнату. Это значит, что вечером я должен перенести дорогие Пчёлке вещи, чтобы спасти их от слишком тщательной очистки. Забрать свечи, и её «прыгающего человечка», и другие маленькие вещи, которые, я думаю, могут быть любимы ею. Я возьму их и спрячу в своей спальне в сундуке под замком.
Только потому, что я не мог спать, я спустился в кухню. Кухни в Ивовом Лесу были меньше по размеру и далеко не такими людными, как в Замке Баккип, но ароматы поднимающегося теста для хлеба и только закипающего бульона в закрытом чане в глубине печи успокаивали меня. Я развернул оставшийся с прошлой недели батон хлеба и, отрезав ломоть, прошёл в кладовую за острым сыром. Также я налил себе кружку эля и сел за кухонный стол. Кухня, скорее всего, была самым тёплым местом в Ивовом Лесу. Большой очаг в углу никогда не оставался холодным, и жар от хлебопекарной печи у другой стены никогда окончательно не покидал комнату. Я поел и попил, сосредоточив своё внимание на блюдах и выпечке, которые я знал.
Затем я сдался. Я сложил руки на столе, положил на них голову и посмотрел в огонь. Почему, Шут? Почему после всех бесплодных лет? Почему ты не вернулся? Был ли ты в опасности, как намекал посланник? И если был, почему не послал карту или указания как найти тебя? Ты думал, я бы не пришёл на помощь?
Я проснулся от стука, который эхом отдался в моей голове. Кухарка Натмег шлёпнула огромную гору теста на стол и месила его. Время от времени она поднимала его край, опускала, и затем энергично взбивала ладонями. Я сделал глубокий вдох и выпрямился. На миг я почувствовал себя снова мальчишкой, наблюдающим за предрассветной деятельностью огромной кухни Баккипа. Но это был только Ивовый Лес, и вместо десятка тружеников здесь было только шестеро. Тавия отвлеклась от помешивания утренней овсянки и встретилась со мной взглядом, подняв брови.
- Эль оказался крепче, чем вы ожидали?
- Я не мог уснуть. Спустился сюда. И затем, предполагаю, я обнаружил, что могу уснуть.
Она кивнула и затем почтительно, но твёрдо сообщила мне: