Значит ли это, что он был глупцом, когда-либо заботясь обо мне не только из-за роли его Изменяющего? Было ли оправданием то, что он, казалось, любил меня и позволял мне так сильно полагаться на нашу дружбу? Заботился ли он действительно когда-либо о нашей дружбе?
Эти тёмные мысли, должен я верить, бывают всегда, когда близкая дружба обрывается так резко. Но каждая рана становится шрамом в конечном итоге. Ни один шрам никогда полностью не перестанет быть чувствительным, но я научился жить с этим. Это не преследовало меня каждое мгновенье. У меня был дом, семья, любящая жена, и затем дитя, чтобы воспитать его вместе с ней. И хотя смерть Молли пробудила эти отголоски потерь и утрат, я не думаю, что я остановился на этом.
Затем прибыла посланница. И послание, столь мало выражающее или так плохо составленное, что становится бессмысленным. Она намекнула, что были другие вестники, которые не добрались до меня. Память колыхнулась. Много лет назад. Девушка-посланница и три незнакомца. Кровь на полу и кровавые отпечатки пальцев на лице Шута. Тот крик…
Я почувствовал головокружение и тошноту. Мое сердце заболело так, как если бы кто-то сжал его. Что за сообщение я пропустил много лет назад? Какую смерть претерпел этот вестник той ночью?
Шут не покидал и не пренебрегал мной. Годы назад он дотянулся до меня. Предупредить или попросить о помощи? Я пропустил его послание и позволил ему остаться без ответа. Внезапно это ранило меня больше, чем все годы мыслей о том, что он отрёкся от нашей дружбы. Мысль, что он тщетно ждал годами хоть какой-то ответ от меня, приносила острую, как бритва, боль.
Но я не знал, как добраться до него сейчас, или как начать выполнение задачи, которую он поставил передо мной. Я не представляю, где искать этого его сына, и что представляет из себя человек, которого я должен был искать.
Я выбросил эту мысль из головы. Мне нужно поспать, хотя бы немного поспать, прежде чем наступит рассвет.
Но там было убийство. Парадоксально, что единственный человек, который понимал, как я не хотел быть убийцей, это один из тех, кто вынудил меня вернуться к этой профессии. Я не жалею о своём решении; я пребывал в полной уверенности, что оно было единственно правильным. Но мне не нравилось, что я вынужден был принять такое решение, и был сильно обеспокоен тем, что мой ребёнок был вынужден видеть меня избавляющимся от тела, и нести бремя этой тайны.
Когда истерика Шун из-за призрака утихла, и после того как я перенёс моего спящего ребёнка из кресла Молли на кушетку, я взял одеяло с моей кровати и отрывок письма, думая изучить его ещё раз. Но это было хуже, чем бесполезно. Я спрятал его под забытую недошитую одежду в швейной корзинке Молли и осмотрел её тихую комнату. Огонь у самых углей; я подбросил в него поленьев. Взял подушку с её стула и почувствовал себя виноватым за то, что положил такую прелестную вещь на пол. Я лёг перед огнём, развернул и пихнул одеяло, пока оно чуть не накрыло меня. Стежки вышивки Молли на подушке прижались к моей щеке. Я решил выбросить все вопросы и страхи из головы и просто поспать. Сейчас нет прямой угрозы мне или моему ребёнку, я не имею понятия, что мне делать со странным посланием, и я ничего не мог сделать с истериками Шун. Я закрыл глаза и очистил свой разум. Чистый снег падал на лесистый склон. Я сделал глубокий, продолжительный вдох и сказал себе, что в свежем ветре чувствуется запах оленя. Я улыбнулся. Не мучайся о вчерашнем дне. Не занимай себя завтрашними проблемами. Отпусти своё сердце охотиться. Отдохни в настоящем. Я медленно наполнил лёгкие и так же медленно выпустил воздух. Я двигался к месту между сном и явью. Я был волком на снежном склоне, взявшим след оленя и живущим только настоящим.
Фитц?
Нет.
Фитц? Я знаю, ты проснулся.
Нет, правда. Мой разум плыл напротив разума Чейда, как лодка, привязанная к причалу. Я больше чем хотел спать. Я нуждался во сне, чтобы воспарить свободно в этом настоящем.
Я почувствовал, как он с досадой вздохнул. Очень хорошо. Но завтра помни это как большее, чем сон. Я посылаю к тебе юношу. Они сильно его избили, и если бы городская стража не оказалась неподалёку и не отогнала их, скорее всего, его бы убили. Но он в состоянии ездить верхом, или будет через несколько дней, и я думаю, будет лучше отослать его подальше от Баккипа так скоро, как только возможно.
Открытый всем ветрам зимний лес исчез. Я открыл глаза. На моей рубашке и руках запах дыма и копчёного мяса. Мне следует помыться. И найти ночную рубашку вместо того, чтобы спать в своей одежде. Я слишком устал, слишком устал от всего этого, что нужно делать правильно. Если бы я отчитался перед тобой, как в двенадцать лет, ты бы назвал меня идиотом и ударил бы меня чем-нибудь.
Возможно, это так. Но я пытался достучаться до тебя на протяжении нескольких часов. Что заставляет тебя так упорно выставлять свои стены? Я начал думать, что ты последовал моему совету и запечатывал себя от Скилла каждый раз, когда спал.
Возможно, что-то мне следует сделать. Я даже не был в курсе, что я поднял стены, но вдруг узнал, что я сделал это. Держать стены поднятыми возле Пчёлки было привычкой, но я всегда оставлял лазейку для целенаправленного воздействия Скиллом. Я предполагаю, это был старый инстинкт поднимать их до полного отторжения во время убийства. Я не хотел оставлять ни единого возможного свидетеля этого. Ослабление во сне должно было опустить их. Я сказал ему половину правды. Я был занят с Шун. Она верит в призраков и думает, что её комнату посещал какой-то несчастный ребёнок из её прошлого. Видимо, он принял яд, предназначенный для неё. Не по её вине, но когда она слышит странные звуки ночью, трудно убедить её в этом.