Убийца Шута - Страница 89

- Мы не трогали ее! - Прокричали они.

- Не говори хозяину! Я клянусь, мы больше никогда к ней не приблизимся, - попытался договориться Таффи.

Лин опустился на одно колено. Он снял засохшие листья и репей с моей туники, и смело отбросил мои спутанные волосы.

- Ну, она не плачет. Может быть, не очень болит. Правда? Не болит, малышка?

Я выпрямилась и встретилась с ним взглядом. Я сложила руки за спиной и сжала кулаки, так что, ногти впились ладони, я собралась с мужеством. Я нашла свой голос. При помощи недавно развязавшегося языка, я сформировала каждое слово, словно это был дар.

- Благодарю вас, пастух Лин. Я не пострадала, - его глаза округлились. Затем я перевела взгляд на изумленных детей. Я боролась, чтобы мой новый голос не дрожал, четко выговаривая каждое слово. - Я не расскажу своему отцу или матери. И тебе не следует, полагаю. Эти дети поняли свою ошибку.

Они уставились на меня. Я сосредоточила свой взгляд на Тэффи и попыталась испепелить его взглядом. Он исподлобья смотрел на меня. Медленно, очень медленно, я кивнула ему головой. Наши взгляды сочились ненавистью, но в его взгляде ее было больше. Что испугает его, раз не моя ненависть? Я знала. Я должна была вспомнить каждую мышцу на своем лице, чтобы медленно сформировала, а затем заставить распуститься улыбку. Я проговорила нежным шепотом.

- Дорогой Таффи.

Он выпучил глаза под моим пристальным взглядом. Затем Тэффи закричал, более пронзительно чем я, развернулся и бросился бежать. Маленькие девочки побежали за ним. Я взглянула в лицо Лина. Его глаза оценивали меня, но я не встретила неодобрения. Он обернулся, чтобы посмотреть в след убегающим детям. Я думаю, он обращался, скорее, к собаке, чем ко мне, когда сказал:

- Они будут бить тебя и плохо обращаться, если будут думать, что ты тупое животное. Не важно, мул, собака или ребенок. И когда они обнаружат, что у тебя под кожей, которую они избивали есть ум, они начнут тебя бояться. И оставят в покое. Порой это так, - он глубоко вздохнул и перевел на меня оценивающий взгляд. - Отныне тебе необходимо оборачиваться, хозяйка. Время завести вам собаку, вот что я думаю. Попроси своего папу. Ромашка и я, мы можем найти вам отличного щенка. Умного щенка.

Я покачала головой и пожала плечами в ответ. Я стояла и смотрела вслед вопящим детям, пока они не повернули за угол живой изгороди. Как только они скрылись из виду, я повернулась к собаке и спрятала лицо в ее шерсти. Я не плакала. Но я дрожала, когда прижималась к ней. Она спокойно стояла в моих объятиях, и повернула голову, чтобы заскулить, а затем понюхать мое ухо.

- Позаботься о ней, Ромашка, - глубоким голосом проговорил Лин, и, возможно, нечто большее, чем я услышала, произошло между ни и собакой. Я знала лишь то, что она была теплой и безобидной, и казалось, не имела никакого желания покидать мои отчаянные объятия.

Когда я, наконец, подняла голову от ее шкуры, Лина уже не было. Я так никогда и не узнаю, что он вынес из этой встречи. Я на прощанье обняла Ромашку и она облизала мою руку. Затем, видя, что я больше не нуждаюсь в ней, она побежала прочь, чтобы отыскать своего хозяина. А я отправилась обратно домой и поднялась в свои покои. Я размышляла о том, что натворила. Никто из детей не решится рассказать обо всем своим родителям: у них не было объяснения, почему я произнесла то, что было сказано. Пастух Лин, решила я, оставит все при себе. Откуда я узнала? Он сказал мне оглядываться и советовал завести собаку. Он ожидал, что я справлюсь с этим самостоятельно. И я так и сделаю.

Я обдумала его совет по поводу собаки. Нет. Мой отец захочет узнать, почему я захотела ее. Я не могла ему сказать, даже через маму.

После моей стычки с детьми, я последовала совету Лин. Я перестала следовать за ними и избегала их, когда могла. Вместо этого я сталаследовать по пятам за моим отцом, чтобы посмотреть, чем он занимается на протяжении дня, пока у мамы ее обычные рутинные дела. Я льстила себе, что он не замечает эту свою маленькую тень, но позже я обнаружила, что он прекрасно был осведомлен обо мне. Его долгие походы по поместью с целью все проверить были замедлены для моих маленьких ножек.

Если он брал лошадь, то я сразу прекращала свое преследование. Я боялась лошадей, их узловатых ног и внезапного храпа. Несколько лет назад, когда мне было пять лет, он посадил меня на одну лошадь, чтобы научить меня держаться в седле. Под воздействием ужаса и паники от его всепроникающего в мое сознание прикосновения и от высоты, на которой я оказалась, я перегнулась через спину животного и упала прямо на твердую землю. Отец до смерти испугался, что причинил мне боль и больше никогда не пытался повторить эксперимент. Своей бессвязной речью, я объяснила маме свое нежелание ездить на лошади тем, что считаю грубым сидеть на ком-то и ожидать, что этот кто-то будет меня катать на себе. И когда мама передала мое объяснение папе, он расстроился и не осмеливался больше подводить меня близко к лошадям. А поскольку теперь я ходила за ним по пятам, то пожалела о том, что не умею ездить верхом. Хотя я и боялась прикосновений своего отца и ошеломляющего потока его мыслей в моем сознании, я все же очень хотела узнать о нем как можно больше. Если бы я могла сесть на лошадь - я бы поехала за ним. Но сказать ему об этом представлялось мне сложным.

С тех пор, как обнаружилось, что я могу рисовать, он стал проводить со мной больше времени. Вечером он приносил работу в мамину гостинную. Теперь у меня там был собственный стол, с моими собственными чернилами и перьями, и бумагой. Несколько раз он показывал мне рассыпающиеся старые свитки с поблекшими изображениями растений и цветов, и буквами, кторые я не могла разобрать. Он сообщил, что я могла бы попытаться скопировать их, но это было не, то, чего я хотела. В моей голове уже хранилось столько всего: цветы, грибы и растения, которые я видела, что я мечтала запечатлеть их на бумаге. Я не разделяла его одержимость переписывать то, что и так уже было написано; я знала, что разачаровываю его, но тем не менее, это было так.