- Я поговорю с Неттл об этом, но не сейчас. В следующий раз когда она приедет к нам в гости, возможно. Мне нужно подумать, как об это рассказать . - У меня не было никакого намерения рассказывать это Неттл, до того как сам не решу, как лучше поступить. Я рылся в моих мыслях, пытаясь решить, как лучше задать вопрос о том, почему она скрыла свой интеллект и способности к речи, когда она могла это. Она посмотрела на меня, большими голубыми глазами, в ее маленький красной ночнушке падающей на ее туфли. Мой ребенок. Моя маленькая девочка, сонная и с невинным взглядом. Мое сердце наполнилось любовью к ней. Она была моим последней частью Молли, сосуд, который собрал всю любовь Молли и наполнил ее. Она была странным ребенком, но не ошибкой. Молли всегда умела правильно судить о людях. Я вдруг понял, что, если она сочла нужным доверить свое сердце Пчелке то мне не нужно бояться подражать ей. Я улыбнулся ей.
Ее глаза расширились от удивления. Затем она отвела глаза в сторону от моего взгляда, но в ответ улыбка расцвела на ее лице.
- Я засыпаю, - тихо сказала она. - Я иду спать. Она посмотрела на затемненную дверь вне круга костра и искусственного освещения. Она расправила маленькие плечи, и лицом посмотрела в темноту.
Я поднял лампу с моего стола. "Я отведу тебя в постель," сказал я ей. Мне вдруг показалось очень странным, что за все девять лет своей жизни, той кто всегда укладывал ее в постель была Молли. Молли приносила ее ко мне, когда я был за книгами или за письменным столом, и я говорил спокойной ночи, и она уносила малышку. Часто Молли ложилась спать без меня, зная, что я бы присоединился к ней, если бы не записывал мои мысли на бумаге. Почему, я вдруг задался вопросом, зачем я впустую провел все те часы, вместо того чтобы провести их с ней? Почему я не пошел к ними, послушать истории перед сном или детскую песню? Не оберегал Молли, пока она не засыпала у меня на руках?
Горе душило меня, так что я не мог говорить. Не говоря ни слова, я последовал за моей дочерью, она повела нас через зал с портретами ее бабушки и дедушки. Мы прошли портреты наших предков, и гобелены, и увскинутые руки. Ее маленькие тапочки на шуршали по большой лестнице, пока мы поднимались на второй этаж. Эти коридоры были холодными, и она обвила ручонками вокруг себя и дрожал пока она шла, лишенная объятий матери.
Она потянулась к дверной ручке, стоя на цыпочках, а затем она открыла комнату освященную только затухающим огнем в очаге. Слуги подготовил ее спальню часов назад. Свечи зажженные для нее уже оплыли.
Я поставил свою лампу на стол возле ее кровати с балдахином и подошел к камину, чтобы снова пробудить для нее огонь. Она тихо стояла, наблюдая за мной. Когда я убедился, что поленья хорошо схватились, я обернулся к ней. Она серьезно кивнула, благодаря меня, затем поднялась на назенькую табуреточку и вскарабкалась на свою высокую кровать. Она уже полностью переросла ту маленькую, что мы сделали для нее. Но эта была все еще сильно больше, чем ей было нужно. Она скинула тапочки и позволила им упасть с краю кровати. Я увидел, как она задрожала, когда залезла между холодными белыми простынями. Она напомнила мне маленького щенка, который пытался найти удобное местечко в большой собачьей будке. Я подошел с боку кровати и хорошенько подоткнул одеяло вокруг нее.
- Она достаточно скоро нагреется, - успокоил я.
- Я знаю. - Ее голубой взгляд бродил по комнате, и впервые меня поразило, как, должно быть, странно эта комната выглядела для нее. Комната была огромной по сравнению с ней, все такого размера, чтобы было удобно взрослому мужчине. Может ли она даже выглянуть в окно, когда стоит перед ним? Открыть тяжелую кедровую крышку сундука для одеяла? Я вдруг вспомнил свою первую ночь в моей спальне в Баккипском дворце после тех лет, которые я уютно проспал в спальне Баррича на чердаке над конюшнями? В конце концов, гобелены здесь были покрыты цветочками и птичками, а не златоглазыми Элдерлингами, глядящими сверху на пытающегося уснуть в благоговейном страхе ребенка.все же я видел дюжину изменений, которые нужно было провести в этой комнате, изменения, которые были бы произведены отцом хоть с каплей чуткости годы назад. Меня затопило стыдом. Я чувствовал, что это неправильно оставить ее одну в таком большом и пустом пространстве.
Я стоял над ней в темноте. Я пообещал себе, что исправлюсь. Я потянулся пригладить бледную прядь на ее скуле. Она отвернулась от меня,
-Пожалуйста, не надо, - прошептала она в темноту, смотря в обратную от меня сторону. Это было как ножом по сердцу, удар, который я полностью заслужил. Я отдернул руку назад, не нагнувшись для поцелця, котороый я намеревался ей подарить. Я удержался от вздоха.
- Очень хтрошо. Споконой ночи, Пчелка.
Я забрал лампу и был уже на полпути к двери, когда она робко спросила:
- Можешь оставить гореть одну коротенькую свечку? Мама всегда оставляла мне одну свечу.
Я немедленно понял, что она имеет ввиду. Молли часто зажигала маленькую толстую свечку возле нашей постели, одну, источавшую по комнате аромат, пока она погружалась в сон. Я не могу вспомнить, сколько раз я приходил спать и находил ее глубоко спящей, а последние отблески пламени плясали у основания фитиля. Керамическое блюдце возле Пчелкиной кровати дожидалось такую свечку. Я открыл шкафчик под столиком и нашел ряды и стопки таких свечей. Их сладкие ароматы унесли меня куда-то, будто Молли сама зашла в комнату. Я выбрал лавандовую за ее покой. Я зажег свечка от своей лампы и поставил на место. Я задернул шторы, преставляя, как танцующий свет свечи будет просачиваться сквозь завесу, смягчая освещение внутреннего пространства.